ГЛАВА 5. КРИЗИС НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ

5.1. Советский период: логическое продолжение  или аномалия?

Развитие экономики оказывает значительное влияние на социальную структуру общества, характер социальных отношений, а все это вместе взятое находится во взаимосвязи с общественным сознанием. Именно это обстоятельство придает одинаково объективный характер всем социальным процессам, в какой бы национальной среде они ни происходили. Экономика развивается по всеобщим объективным законам, но все, что происходит в связи с ней за ее пределами, несет на себе печать неповторимого национального своеобразия.
Для того, чтобы объединить процессы преобразования российского общества в социальную систему, которые в силу объективных причин происходили в России  позднее, чем в Европе, необходимо учесть несколько немаловажных условий. Прежде всего, различие в понятиях, относимых к сферам политического развития и состояния национальной психологии. С точки зрения политической, в ноябре 1917 г. произошла революция, в ходе которой был сокрушен один государственный строй и возник другой. С точки зрения национально-психологической, ничего особенного не произошло, поскольку к серьезным изменениям национального менталитета это не привело. Мало того, по целому ряду тенденций в развитии национальной идеи мы наблюдаем преемственность между целями и задачами советского периода и теми, что были поставлены временем перед русским народом еще в ХIХ в. Речь идет об индустриализации экономики, о решении земельного вопроса, об экспансии в Европу и Азию – все это позволяет говорить, что так называемый советский период – всего лишь очередной и закономерный этап развития российской нации. Именно поэтому, для того чтобы составить ясное представление о российском обществе советского периода как социальной системе, необходимо проследить эти преемственные связи и  учесть, что отдельными своими элементами эта социальная система начала складываться еще в предыдущем столетии.
Второе важнейшее условие – это многовековое противостояние России и Европы. Сущность этого противостояния состоит в коренном, фундаментальном отличии отношения русских и западноевропейцев  к власти, вытекающего из национальных особенностей и лежащего в основе складывающихся на обеих территориях социальных систем. Это противоречие служит одним из источников постоянного взаимонепонимания, которое существует между Россией и Европой. В связи с этим интересно проанализировать наблюдения французского мыслителя и путешественника А. Кюстина, который в 40-х гг. XIX столетия посетил Россию и оставил после себя любопытную книгу, на которую впоследствии ссылались многие философы, исследовавшие проблему противостояния России и Запада. А. Кюстин верно оценивает режим николаевской России, когда речь идет о вещах, если так можно сказать, общечеловеческих – свободе, правах граждан, государственной системе. Но как только он пытается дать оценку национальному характеру русских, то впадает в такую путаницу противоречий, что всякому беспристрастному читателю становится ясно, что автор несет вздор.
В целом книга, как это ни странно, характеризует не столько Россию, сколько французов и европейцев вообще. Причина, по которой они никак не могут постигнуть пресловутую «загадочную русскую душу», заключается не в этой самой загадочности, ибо никакой загадки нет, а в самих европейцах, в их высокомерной убежденности, что корни истинной и единственно имеющей право на существование «цивилизации» находятся в Европе, все остальное – варварство и дичь. Автор воспроизводит ключевые моменты в общественном мнении Запада, говорящие о том, что и в Европе, не только в России, осознавали непримиримый характер известного противостояния, в частности, мыслитель называет Россию колоссом, которому «суждено покарать испорченную европейскую цивилизацию новым нашествие с востока». Не откажешь ему в меткости и тогда, когда он пророчествует (и это в 1839 г.!): «И не пройдет 50 лет, как либо цивилизованный мир вновь подпадет под иго варваров, либо в России вспыхнет революция, гораздо более страшная, чем та, последствия коей Западная Европа чувствует еще до сих пор» .
Как всякий пытливый и наблюдательный путешественник, А. Кюстин замечает еще целый ряд национальных особенностей, которые носят настолько фундаментальный характер, что они будут сказываться и столетие спустя. И в качестве примера нельзя не привести еще одно высказывание автора: «…Самодержец всероссийский часто замечает, что он вовсе не так всесилен, как говорят, и с удивлением, в котором он боится сам себе признаться, видит, что власть его имеет предел. Этот предел положен ему бюрократией – силой, страшной повсюду, потому что злоупотребление ею именуется любовью к порядку, но особенно страшной в России».
Таким образом, анализ кризисных состояний российского общества на протяжении последних ста лет невозможен без учета двух факторов:
1. Социальная система российского общества, сложившаяся в ХХ столетии, несет в себе элементы национального развития, берущие начало задолго до обозначенного временного периода.
2. Всякая система носит постольку целостный характер, поскольку она может его отстоять в агрессивной внешней среде. Для России такой средой всегда была Западная Европа.
Два этих фактора легли в основу социальной системы, определяющей лицо России в ХХ столетии, они же определили его основные черты:
– высокая роль государства в процессах регулирования отношений как внутри, между различными социальными группами, так и вовне, для защиты от агрессивной внешней среды;
– высокая степень централизации власти, определяющаяся размерами и территорией государства;
– авторитарный способ правления.
Логично предположить, что из этих фундаментальных особенностей будут рождаться и некоторые другие. В Западной Европе государство – лишь некий посредник в механизме согласования интересов классов и более мелких социальных образований. Но следует только несколько усилить эту посредническую роль, как государственный механизм превращается в самодовлеющую силу, в орудие в руках государственного аппарата, бюрократии, которая сама превращается в мощную социальную силу, имеющую обособленные интересы по сравнению с теми элементами структуры, которые порождены экономическими процессами.
Второе следствие – приняв на себя возросшую роль, государство неизбежно начинает вмешиваться в сферу культуры, идеологии, формирует правила социального поведения и в конце концов вторгается в частную жизнь граждан. И во всех этих секторах оно уже является не посредником и даже не законодателем мод, а властным распорядителем, диктующим свою волю всем субъектам социального действия.
К началу этапа индустриализации в конце XIX в. Россия подошла со сложившейся в своем классическом варианте социальной системой, таковой она оставалась и на протяжении последующих ста лет. За это время она дважды испытала жесточайший кризис: в 1917–1927 и 1985–1995 гг. Несмотря на разницу исторических условий, два этих кризиса с точки зрения системного анализа имеют сходные черты, они развивались по единым законам.
Несмотря на то огромное влияние, которое оказал на человечество Великий Октябрь, несмотря на все его международное значение, он был все же конфликтом сугубо внутренним, следствием кризиса русского национального развития. Черты этого кризиса обозначились еще во второй половине XIX в., во времена «западников» и «славянофилов», когда выяснилось, что прежние идеологические ресурсы развития русской нации исчерпаны и неадекватны новым историческим условиям. Россия вступила в пору системного кризиса, который охватывал в первую очередь сферу общественного сознания – православную религию, национальную идеологию, ментальность. Первопричиной кризиса было глубоко укоренившееся в сознании общества представление об особой исторической миссии России, ее нежелание в связи с этим растворяться в едином потоке стандартизированного этапа развитого капитализма.
«Особость», противопоставление себя всему мировому сообществу, составляли основу национального самосознания. Небезынтересно в связи с этим высказывание историка С.М. Соловьева: «Сила племени, его стремление к особности, самостоятельности обнаруживаются не в том, что одно говорит ц там, где другое употребляет ч; влияние племенного начала в истории не условливается одними различиями в нравах и обычаях, происходящими оттого, что одни живут в стране болотистой, а другие в сухой, одни в лесах, другие в степи, племенное начало является влиятельным в истории только тогда, когда племя многочисленно, сомкнуто под одною властию и путем исторической деятельности получило ясное сознание о противоположности своей другим племенам вследствие приобретения особых интересов» .
Нация, народ, по мысли С.М. Соловьева, как субъект исторического развития, реализуется в этом качестве лишь в том случае, если осознает не только общность своих интересов с мировым человеческим сообществом, но и их отличие. Причем, главным образом, является осознание именно не общности, а «особости, противопоставления».
«Особостью» России, стержнем русской национальной идеи всегда было представление о себе как носителе божественной истины, которая не может и не должна размениваться на материальные, мирские ценности. Историческое предназначение, миссия русского народа, как он ее сам понимал, схожа с той ролью, которую определяет для себя всякий истинный художник.
Истинный художник всегда в отстранении, а то и в противостоянии с обществом, ибо он – единственный носитель божественной истины и обязан донести ее до тех, кому она неведома, кто ее не воспринимает. Когда истина становится достоянием людей, она перестает быть сама собой и превращается в часть бытия: существует только истина и «не-истина», т. е. бытие, и в этом смысле одно противоположно другому, потому что истина девственна, соприкасаясь с бытием, она теряет свою невинность.
Велик соблазн донести до людей под видом истины нечто такое, что они уже знают, к чему привыкли, что им удобно воспринимать и за что они сразу же готовы хорошо заплатить. В потребительском обществе масса псевдохудожников, повинуясь спросу, выбрасывает на рынок огромное количество с точки зрения подлинного искусства суррогатов, подделок и фальшивок, которые многими, даже серьезными людьми воспринимаются как «произведения искусства», являясь их противоположностью. Попытка коммерциализировать искусство порождает антикультуру, вот почему в доведенном до совершенства потребительском обществе для подлинной культуры и подлинного искусства места нет.
Духовность как квинтэссенция национальной идеи русских пронизывает все сферы национального самосознания, что отмечал Александр Блок: «Так же, как неразлучны в России живопись, музыка, проза, поэзия, неотлучимы от них и друг от друга – философия, религия, общественность, даже – политика. Вместе они и образуют единый мощный поток, который несет на себе драгоценную ношу национальной культуры».
И хотя сравнение народа, нации с художником не может не носить чисто условный характер, но не в этой ли особенности российского национального менталитета кроется секрет общего невосприятия капиталистических отношений, а с ними и буржуазных ценностей, которые предопределили слабое развитие капитализма в России и то весьма скромное место, которое занимала буржуазия в общественной жизни в начале ХХ в.? Капитализм с пронизывающим всю его систему ценностей духом торгашества был не просто чужд российскому национальному менталитету – он воспринимался как угроза для нашей исторической миссии.
Вал индустриализации, прокатившийся по Европе и Америке в конце XIX столетия, резко обострил конфликт между исторической целью России, как ее понимали сами русские, и  теми целями, которые ставило перед собой бурно развивающееся капиталистическое общество. Необходимо было не отстать от общего движения, поскольку отставание чревато утратой исторической роли. Но интегрироваться в общеевропейский процесс нельзя было без того, чтобы не подчинить себя буржуазной системе ценностей, а это опять угроза национальной самобытности; следовательно, необходимо было шагать в ногу с прогрессом за счет собственных источников развития, а их, увы, уже не было.
Именно эта коллизия послужила причиной системного кризиса, вылившегося в события революции и гражданской войны.
Большевики, принявшие бремя власти в ходе революционных событий, взвалили на свои плечи не столько решение узкоклассовых задач (как они это везде провозглашали, объявляя приоритет классовых интересов над национальными), сколько обеспечение источников для дальнейшего национального развития. То, что классовая борьба – всего лишь механизм для мобилизации всех национальных ресурсов обновления, стало окончательно ясно после того, как идея мировой революции потеряла свою актуальность и к власти пришел И. Сталин. Выдвинув идею «строительства социализма в одной, отдельно взятой стране», Сталин вначале уравнял в правах классовую идею и национальную, а впоследствии (не на словах, а на деле) полностью подчинил классовые интересы национальным.
В послереволюционный период обновлению подверглись все этажи национального самосознания, в первую очередь его краеугольный камень – православная религия, которая уступила место вере в коммунизм; значительно обновилась этика, социальная психология, нормы морали и нравственности – и все это во имя сохранения в девственной неприкосновенности главного – осознания мессианской исторической роли русского народа (который теперь выступал в одежде советского народа), несущего свет истины всем народам Земли.