5.3. Российский менталитет и общество потребления

Сейчас, как и сто лет назад, мы имеем перед собой всю ту же историческую диспозицию – противостояние России и Запада, все ту же историческую задачу – стремление не отстать от общечеловеческого прогресса, все ту же историческую коллизию – между национальной самобытностью и ценностями Запада, которые представлены в настоящее время в форме ценностей общества потребления.
В контексте обыденного сознания общество потребления – это соответствующий экономической системе образ жизни. Каковы основные черты этого образа жизни? Изо дня в день люди едят, пьют, занимаются решением проблем своего физического здоровья… Работа играет, конечно, в их жизни важную роль, но сводится она исключительно к зарабатыванию денег, чтобы еще больше можно было есть, пить… Нельзя сказать, чтобы совсем в их жизни не было духовной пищи: люди читают книжки, в которых красивые герои на фоне экзотического антуража едят, пьют; в кино демонстрируются фильмы, где все кончается хорошо и счастливо, т. е. едой и выпивкой; пресса заполнена информацией о том, как едят и пьют политики и бизнесмены, топ-модели и сколоченные на скорую руку эстрадные «звезды». Пишется музыка, способствующая пищеварению, создаются художественные полотна для украшения спален…
Если несколько утрировать, то доведенное до логического конца общество потребления – это общество воинствующего антиинтеллектуализма, в нем невежество – признак душевного здоровья, а моральные ценности и нормы нравственности имеют определенную рыночную цену.
Духовная экспансия Запада некоторыми исследователями представляется как часть четко скоординированной и спланированной политики, прежде всего направленной на разрушение СССР. Вероятно, в этом есть доля истины. Было бы глупым считать, что, например, США при формировании своей внешней политики исходят не из национальных интересов, а из абстрактных «общечеловеческих ценностей». Политики по определению обязаны ставить во главу угла своей деятельности национальные интересы, весь мировой политический процесс оперирует национальными интересами, взаимодействие, столкновение или согласование которых и рождает интересы общечеловеческие.
Еще глупее было бы считать, что национальные интересы США предполагают наличие России как равного им по силе субъекта исторического развития. Можно рассматривать это как не всегда декларируемую сверхзадачу, а программу «минимум», которую может и должен ставить перед собой Запад – интегрировать Россию в мировое сообщество таким образом, чтобы сделать ее достаточно предсказуемой в политике и экономике, соответствующей западным стандартам и меркам. А по этим стандартам и меркам лишенная своей самобытности Россия – всего лишь страна третьего мира с весьма скромной ролью в мировых делах.
Наверняка, есть государственные планы, которые направлены на реализацию американских национальных интересов, и это тоже вполне естественно. Однако объяснить успех духовной экспансии только осуществлением этих планов нельзя. Главная причина все же кроется в нас самих, в кризисном состоянии нашего национального самосознания, в действии объективных законов общественного развития.
С середины 80-х и до начала 90-х гг. ХХ в. этот кризис еще имел локальные границы, выйти из него можно было бы путем чисто экономических реформ. Именно так виделась ситуация тогдашнему руководству, политической, да и интеллектуальной элите советского общества. Однако экономический кризис перешел в системный, когда не ревизии даже, а полному отрицанию подверглись господствующая до сих пор идеология, политическая система, государственный строй, культурное наследие, национальные символы. Была признана несостоявшейся сама национальная идея, которая в ХХ в. после кризиса 1917 г. приобрела вид идеи коммунизма.
Как ни похожи между собой системный кризис начала и конца ХХ в., но все же есть между ними существенное отличие. Модернизация начала века происходила под давлением не только революционного нетерпения масс, но и уже созревшей к тому времени в недрах национального сознания идеи создания общества социальной справедливости и единения на основе всеобщего равенства, общества, в этике и социальной психологии которого в значительной степени преобладал приоритет духовных интересов над материальными и безусловная подчиненность личности воле коллектива. Марксизм как теория был, конечно, заимствован на Западе, но по мере того, как он превратился в нашу национальную идеологию, он был столь существенно переработан, что местами стал полной противоположностью самому себе. Можно утверждать, что в конечном итоге большевизм в сущности лишь оперировал марксистскими понятиями, но по сути он превратил пусть не безошибочную, но все-таки науку в религию, символом веры которой стал эдакий рай на земле.
Коммунистическая идея, таким образом, не просто была подхвачена или привнесена после банкротства прежней российской национальной идеи, она сама является российской национальной идеей, пережившей процесс скачкообразного, революционного обновления.
В конце 80-х гг. ХХ в. она оказалась также отброшенной, но ситуация сложилась вполне парадоксальной, ибо заменить ее было нечем. Складывалось впечатление, что разрушение коммунистической идеологии (а в этом, подчеркиваем, и состояла наша национальная идея в ХХ в.) было самоцелью, по прошествии времени это становится все очевиднее.
Первым шагом на пути такого разрушения стал провозглашенный М. Горбачевым приоритет общечеловеческих ценностей над национальными, при этом не бралось во внимание, что две эти системы ценностей имеют разное измерение, разные сферы приложения и существование одной из них ни в коей мере не может и не должно исключать существование другой. Отношения приоритетности между ними если и возможны, то только в довольно узкой области.
Вторым шагом было стремление отделить коммунистическую идею от идеи национальной. Весь советский период на основе этого являлся не закономерной фазой национального развития, а неким «социальным экспериментом», имеющим антинациональную природу, а следовательно, подлежащим безусловному отбрасыванию. Возникающий после такого отбрасывания вакуум предлагалось заполнить из двух источников: так называемого «возвращения к истокам», к ценностям России, «которую мы потеряли» либо аморфным и неопределенным «опытом цивилизованных стран». Первый источник так и остался на стадии благих пожеланий, если не считать  возвращения государственных символов. Основная коллизия сформировалась в другом направлении, и 90-е гг. ХХ в. следует считать временем попытки замещения российского национального самосознания «системой ценностей Запада», которая в сущности представляет винегрет из усредненных стандартов общества потребления, фрагментов некоторых национальных культур (в основном, американской) и пустых ярлычков, которые приклеиваются на некоторые наши старые, слегка подретушированные «устои».
Конечно, нельзя говорить о том, что взаимодействие двух очень разных систем ценностей – российской и западной, происходило только в последнее десятилетие. Это взаимодействие осуществлялось постоянно, в том числе во времена «железного занавеса». Несмотря на политические и идеологические препятствия, находились каналы, по которым устанавливались контакты такого взаимопроникновения, и это нормально, ибо без такого взаимовлияния и взаимообогащения невозможно развитие любой нации. Русские за последнюю тысячу лет сумели «переварить» фрагменты многих национальных культур, приобретя от этого только выгоду. Однако то, что происходит сейчас, не может не вызывать тревогу у любого мыслящего человека. И вот по каким причинам.
Прежде всего, это кризисное состояние нашего национального самосознания, его нацеленность в связи с этим на поиск новых идей и излишняя восприимчивость к чужим (а порой и чуждым) ценностям. Во-вторых, заинтересованность определенных политических сил и активизация политического сознания, целенаправленное воздействие на национальное сознание идеологических органов других иностранных государств. И третье, пожалуй, самое главное: в силу действия первых двух факторов, мы все же имеем дело не с полноценным взаимодействием культур, например, российской и американской, российской и французской, а скорее с атакой на наш менталитет со стороны неких усредненных псевдоценностей, которые носят не национально-культурную окраску, а своего рода «цивилизаторскую» как принадлежащие «обществу потребления», которое, как известно, национальной идентификации не обладает.
Проблема не в том, что создается реальная опасность значительного влияния на наше самосознание со стороны, ибо таких периодов в истории было немало. Беда в том, что на этот раз национальные ценности могут быть замещены ложными элементами, лишенными энергии дальнейшего саморазвития. В конечном итоге, если такое случится, самостоятельное национальное развитие закончится и в дальнейшем наша национальная идея может заключаться в том, чтобы быть навсегда пристегнутыми к колеснице чужого национального развития