Глава 6. МАССОВОЕ СОЗНАНИЕ В ПРАКТИКЕ СОЦИАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ

6.1. Стереотип как форма социально значимой информации

Своеобразие нынешнего момента, если говорить о явлениях общественной жизни, состоит в том, что задержавшись на фазе индустриального общества, мы только сейчас начинаем ощущать изменения в общественном сознании, свойственные для постиндустриального или потребительского общества. Структура, характерная для общества потребления, в основе которой находятся социальные группы, определяемые по способу удовлетворения потребностей, еще только складывается. И на Западе, где этот процесс имел более четкую и протяженную по времени после-довательность, и у нас стратификация по способу удовлетворения потребностей зиждется на фундаменте из классовых отношений; правильнее было бы сказать, что структурирование в соответствии со способом удовлетворения потребностей есть результат развития классической классовой структуры в постиндустриаль-ный период.
Мало того, что для нас все еще достаточно ново, неустойчиво, незрело, так положение осложняет и запутывает то обстоятельство, что Запад бурно переживает фазу информационного общества. Наиболее характерной его чертой является качественно новая роль социально значимой информации. И если до сих пор она являлась лишь отражением происходящих процессов, то теперь становится одним из факторов развития экономики. Она не просто отражает сущность происходящего, но превращается в самодовлеющую силу, способную управлять процессом.
Условием развития общества потребления является формирование таких способов удовлетворения потребностей, которые порождали бы новые потребности в удвоенном, утроенном, удесятеренном количестве. Потребности не просто возникают как следствие научно-технического прогресса или развития системы общественных отношений, они сами превращаются в цель такого развития; социально значимая информация способна эти потребности формировать.
Не успев войти в общество потребления и в нем освоиться, мы уже видим активно проникающие с Запада элементы информационного общества, что порой порождает толчею, хаос, неразбериху, являющуюся благодатной почвой для проявления не столько позитивных, сколько негативных сторон процесса.
Оставляя за рамками рассуждения о том, является ли обозначенная последовательность фаз развития обусловленной исторической закономерностью либо мы просто копируем очередное тупиковое ответвление развития Запада, одну черту этого процесса нельзя не отметить. Если классовые интересы формируют идеалы, то интересы социальных групп постиндустриального общества – потребности. Таким образом происходит подмена идеалов потребностями, пусть даже порой высокого духовного порядка. Следовательно, общество потребления в чистом виде представляет собой общество деидеологизированное. Думается, наши затянувшиеся поиски национальной идеологии объясняются в том числе и тем, что деидеологизированность как самоцель провозглашается наиболее горячими адептами западной системы ценностей, которая якобы должна утвердиться в посткоммунистической России.
Нами ставится более узкая задача – представить механизм воздействия социально значимой информации на поведение индивида. К социально значимой информации при этом следует отнести всю информацию, которая выходит за рамки частной жизни отдельно взятого индивида, т. е. относится к системе отношений «индивид – социальная группа – общество». Нужно оговориться, что факты частной жизни индивида при этом могут быть социально значимой информацией, если они носят типологический характер, являются проявлениями общественных процессов.
Сфера действия социально значимой информации чрезвычайно широка. Видный специалист в области социальной психологии Г.Г. Дилигенский определяет ее как социально-полити-ческую, не включая в эту категорию естественно-научные знания.
Характерным признаком социально-политической информации, по мнению Г.Г. Дилигенского, является затрудненность проверки такой информации эмпирическим путем, поскольку формируется она в рамках той или иной идеологии. Трудно согласиться с таким мнением, поскольку «идеологизированность» того или иного факта вовсе не исключает его эмпирической проверки. Чаще всего это выглядит как попытка «примерить» факт или явление из социально-политической жизни к конкретной ситуации. Кроме того, взаимоотношения науки и идеологии, представленные Г.Г. Дилигенским, также выглядят односторонними. Идеология способна искажать научную картину социально-политических явлений, но она может строиться и на научной основе, с использованием научной информации. А если так, то «строгое следование объективной истине» для таких идеологий – не пустой звук, именно такие идеологии не мешают, а помогают эмпирической проверке социально-политических знаний.
Куда как более значительным выглядит второй признак социально-политической информации, который заключается в затрудненности проверки на достоверность ее со стороны потребителей.
«Чем дальше отстоит объект социально-политического познания от собственного опыта и непосредственного восприятия его субъекта, – пишет Г.Г. Дилигенский, – тем труднее этому последнему подвергнуть проверке данные, характеризующие объект суждения, и тем чаще он вынужден принимать их на веру. Поэтому многие представления об обществе, поступающие к индивиду из различных социальных источников – семьи, школы, непосредственной социальной среды, по каналам массовой информации, сплошь и рядом усваиваются им как бы автоматически и в готовом виде, не подвергаясь какой-либо модификации и переработке. И столь же автоматически воспроизводятся иногда на протяжении всей его жизни, а затем передаются новому поколению. В психологии и политологии такие устойчивые, мало зависимые от эмпирического познания представления о социальных объектах называются социальными стереотипами…».
По мнению Г. Дилигенского, главное отличие социально-политического познания от всех других видов – в «значительной удаленности, можно даже сказать, в отрыве от знания эмпирического», и по этой причине с большим трудом поддающегося проверке. Таким образом, вопрос стереотипизации, как считает автор, это вопрос доверия к  источнику информации. Из-за невозможности проверить достоверность, индивид принимает факты, их оценки и суждения о них «в готовом виде», на веру и в неизменном виде транслирует их дальше.
Нельзя, впрочем, не заметить, что пресса, например, а также другие источники массовой информации, указанные автором, продуцируют не только социально-политические, но и естественно-научные знания, а также все прочие, «регулирующие частную и трудовую» жизнь потребителей информации, и по большей части выявить ее достоверность рядовому индивиду также трудно. И тем не менее, нелегко бывает объяснить, почему эта информация то приобретает форму стереотипа, то  остается просто научным фактом.
Главное при стереотипизации – не то, что тот или иной факт или суждение нельзя проверить, а то, что индивиду и в голову не приходит его проверять. Как Иисус Христос, по выражению евангелистов, несет доказательства о своем бытии в себе самом, так и любой факт в форме стереотипа, даже если он при первом взгляде противоречит здравому смыслу, несет аргументы своей истинности в себе самом; он верен уже потому, что так «все говорят», его все повторяют, он известен всем. Расхожесть стереотипного суждения, его общеупотребительность – вот, с точки зрения индивида, доказательство его истинности, достаточно убедительное, чтобы в нем не сомневаться. И здесь уже безразлично, относится ли факт либо его трактовка к области социально-политических знаний либо к каким-нибудь другим сферам познания – механизм образования стереотипов везде одинаков, а его изначальным условием является подчинение воли индивида общему волеизъявлению.
Человек, стоящий вне массы, чья индивидуальность не подавлена толпой, стереотипы не воспринимает, поскольку аргумент «все говорят» для него не является доказательством истинности, а значит, он затевает проверку, как бы трудна она ни была, и передает дальше знание уже в препарированном виде.
Таким образом, стереотипы (в том числе социальные) нельзя считать имманентной формой только социально-политического познания, такую форму может приобретать любая информация, распространяемая в массовом порядке. Для этого, однако, необходимо, чтобы сознание всех участвующих в ее восприятии и трансляции индивидов находилось в весьма специфическом состоянии, которое определяется как массовое сознание.