7.2. Национальное самосознание и тип общества

Как уже говорилось, основу любой цивилизации составляет система ценностей. Ценности – высшая и наиболее устойчивая форма социальных отношений, т. е. взаимодействий, урегулированных социальными нормами, между двумя или более людьми, каждый из которых имеет социальную позицию и осуществляет социальную роль.
Круг непосредственных взаимодействий, в которые вступает каждый человек, может быть широким, но все же не настолько, чтобы он мог в течение всей жизни входить во взаимоотношения с каждым индивидом, являющимся членом хотя бы в одного из секторов социального сознания. Тем не менее, человек, проживающий на п-ове Камчатке и никогда не покидающий его, находится в определенных отношениях социальной или национальной идентичности с человеком, который всю жизнь прожил в г. Калининграде и тоже никогда не покидал это место.
Дело в том, что оба этих человека находятся в постоянном непосредственном взаимодействии с неким социальным субъектом, с неким Человеком Системы, который существует только в сознании человека с п-ова Камчатка, человека из г. Калининграда и еще многих других людей, относящихся по роду занятий, доходам, стилю жизни и набору общих ценностей к одной социальной группе.
Этот Человек Системы не есть простое среднее статистическое от социальных потребностей, мотиваций и в целом интересов от всех людей, которые включают себя в одну социальную группу. Он живет в сознании всех этих людей как их общее, выработанное в социальном общении и взаимодействии представление о том, каким должен быть типичный Человек Системы. В обыденном сознании к нему постоянно апеллируют индивиды, когда говорят «Будь человеком…», «Поступай, как люди поступают…», «что люди скажут…». Именно этот Человек Системы является вместилищем социальных интересов, социальных норм, эталоном поведенческих установок, адекватных социально-пси-хологических реакций. Его можно определить как устойчивый тип отношений, являющийся регулятором для всех остальных. Вот почему, когда индивиду необходимо более четкое определение и осознание своих социальных интересов, он не осуществляет сложную исследовательскую и аналитическую работу, а просто прибегает к тем примерам, которые содержит тот самый устойчивый тип отношений, который мы определили как Человек Системы.
Если социальные интересы – наиболее устойчивый тип отношений, то ценности – их наиболее обобщенная форма, они являются, если можно так выразиться, отношением к отношениям и в этом качестве определяют психотип этнокультурных сообществ.
Если говорить о ценностях европейской цивилизации, то их наиболее полное блестящее исследование проведено М. Вебером в его знаменитой работе «Протестантская этика и дух капитализма».
Нашей целью не является наиболее полное изложение веберовского понимания той этики, в основу которой легли европейские ценности, до сих определяющие саму сущность европейской цивилизации. Мы лишь хотим указать на то различие, которое делает ценности европейской и российской цивилизаций фундаментально несовместимыми, что порождало и порождает непонимание между ее представителями в течение всей истории взаимодействия. В итоге, это различие выстраивает два противоположных отношения к наиболее ключевым ценностям – личной свободе и государству.
Надо сказать, что и сам М. Вебер, выстраивая протестантскую этику, довольно часто прибегал к методу сопоставления и противопоставления с этикой русской или православной, на что обращают внимание некоторые современные исследователи. В своей работе Ю.Н. Давыдов вслед за М. Вебером определяет их как противопоставление протестантской «этики ответственности» и толстовской «этики убеждения».
Общее у обоих этик – представление о долге. Идеал протестанской этики, по Веберу, это «кредитоспособный добропорядочный человек, долг которого рассматривать приумножение своего капитала как самоцель. Суть дела заключается в том, что здесь проповедуются не просто правила житейского поведения, а излагается своеобразная "этика", отступление от которой рассматривается не только как глупость, но и как своего рода нарушение долга» . Долг этот – в следовании призванию, т. е. «профессии», которая в нашем понимании скорее определяется как дело всей жизни, как осознание необходимости честного и добросовестного труда.
Немаловажная деталь – исполнение долга есть суть не столько внутренней убежденности, сколько общественного признания. Как замечает М. Вебер, «там, где видимость честности достигает того же эффекта, она вполне может заменить подлинную честность» и «добродетели, как, впрочем, и все остальные, являются добродетелями лишь постольку, поскольку они in concrete полезны данному человеку, и видимостью добродетели можно ограничиться во всех тех случаях, когда с ее помощью достигается тот же эффект» .
Этика протестанта, таким образом, покоится на рациональном осмыслении того факта, что исполнение долга выгодно, причем имеет свою систему соразмерности, что в конечном итоге приводит к выводу, что «приобретение денег – при условии, что оно достигается законным путем, – является при современном хозяйственном строе результатом и выражением деловитости человека, следующего своему призванию, а эта деловитость, как легко заметить, составляет альфу и омегу морали протестанта».
В противоположность этому «этика убежденности», характерная для русских, фигурирует у Вебера как тип сознания (и, соответственно, действования), ориентированного на веру в самоценность собственного содержания убеждения, которым руководствуется этически действующий индивид. То есть в одном случае так должно быть, потому что рационально, целесообразно и выгодно, а во втором случае – так должно быть, потому что должно.
Ключевое различие, которое опирается на эти два разных представления, заключается в том, что западноевропейская этика предполагает возможность обмена долга на долг. Если исполнение долга выгодно, то неизбежным становится соразмерность долга и выгоды, эквивалентности, так сказать их стоимости. Если в моем представлении человеческий долг состоит в следовании призванию и я точно соразмеряю это следование в той выгоде, что оно приносит, олицетворяемое в деньгах, в нажитом имуществе, в капитале, то я вправе рассматривать любого человека, не приобретшего выгод, как не исполнившего свой долг, ибо хороший человек – это еще не профессия.
Именно это соображение дает основание А. Панарину воскликнуть: «Могут ли наши социальные отношения быть целиком      основанными на контракте, на гарантиях эквивалентного стоимостного обмена? Это означало бы в моральном отношении полную метаморфозу человека – отказ от самих понятий социального долга, ответственности, любви, сострадательности, сопричастности. "Ты мне, я тебе" – в этом принципе нет уже ничего собственно социального, а есть только экономическое» .
Сострадание – спутница той великой христианской любви, которая не требует награды, которая сама по себе уже есть награда и цель и которая не может быть измерена, поскольку, в соответствии со знаменитой теоремой Г. Геделя, бесконечное не может быть измерено параметрами, имеющими конечную величину.